19:53
...
на природеЭтот тип проституции практикуется на окраинах городов; те, кто ею занимается, делают это эпизодически. Полицейский комиссар из Шато-Гонтье пишет в 1849 году: "Большая часть таких проституток живет со своей семьей, имеет постоянную работу и занимается развратом только по вечерам вне города, в хорошую погоду — на променадах, в плохую — в домах свиданий".
Некая девушка из Лаваля признавалась в 1865 году, что "однажды на лугу близ улицы Кроссардьер получила 2 франка от человека, которого раньше не встречала, после чего совершила с ним половой акт на близлежащей лужайке". Проститутки отыскивали удобные места между городом и сельской местностью, так как на эту территорию не распространялись правила. С наступлением лета они — то есть все, даже совсем юные, двенадцати-тринадцатилетние — покидали отчий дом на много дней, отправляясь в поля пить и развлекаться с мужчинами. Прямо посреди леса под Анжером открывалось одно кабаре за другим: "Поля, посреди которых стоят эти кабаре, служат прибежищем разврата самого гадкого свойства, плоды которого поистине ужасны".
В сельской местности полицейские комиссары не устают подавать жалобы на бездомных проституток, толпы которых разоряют поля. Одним прекрасным июньским утром 1846 года на окраине Майенна некий журналист наткнулся на весьма интересную картину: "Я увидел несколько мужчин и женщин. Никого из них я не знал, они купались. Женщины были одеты, мужчины, как я думаю, были без одежды, так как находились в воде. Я увидел, как мужчина и женщина подошли друг к другу, женщина как бы присела, я видел ее колени. Мужчина был к ней очень близко, они держали друг друга за плечи. Тут-то я и решил, что они совокуплялись; другие в это время играли и резвились в воде".
Составить представление о том, как была устроена такая проституция на природе, довольно непросто. Источников мало, они труднодоступны. Тем не менее кажется, что проституция даже в XVIII веке была явлением, свойственным отнюдь не только городу. Кажется, что вне города взгляды на сексуальность были другие, нравы в деревне были более раскованными. Занятия любовью там не всегда влекли за собой какую-то историю и не требовали стольких церемоний, сколько в городе. Некоторые женщины предавались разврату без того, чтобы становиться проститутками, поскольку в остальное время они работали в поле и растили своих детей. Некая юная дама по прозвищу Митральеза выводила своих клиентов с собой в поле. Действие происходит в Майенне в июне 1872 года:
"Мы отправились в поле, отошли примерно на сто метров от моего дома… Я легла на спину, подняла юбки, после чего вышеупомянутый К. наслаждался мною в течение полутора часов".
по утрамБродяжки следуют теми же путями, что и всё прочее население Франции: солдаты переезжают с одного места дислокации на другое, и женщины едут за ними; рабочие едут строить железную дорогу из одного места в другое, и женщины едут за ними. Некоторые находят себе жилье рядом с укреплениями и казармами. Обычно они уже в возрасте, некрасивы, даже отвратительны, лето проводят в амбарах, зиму — в строящихся домах. "Они отдаются солдатам и предаются самым гнусным актам разврата везде — на тропинках, у большой дороги, во всякое время, невзирая на прохожих".
Часто это бывшие служанки и работницы, выставленные за дверь хозяевами по достижении известного возраста. Иногда они отдаются просто за кусок хлеба. Отбросы общества, уличные девки в самом конце карьерного пути, оборванки, пьянчужки, женщины, один взгляд на которых вызывает у моралистов отвращение и сочувствие: "Они слишком обездолены, они стоят слишком дешево, чтобы из них можно было извлечь выгоду. Единственная польза от них — то, что у них есть долги, которые хозяин надеется из них выдоить; впрочем, они обычно настолько уродливы и до такой степени отвратительны, что они могут вызывать желание лишь у того, чей разум помутился — сам по себе или под влиянием алкоголя".
Еще ниже представленных дам лежат нищенки. Слишком старые для того, чтобы выходить на панель, они переселяются в места, где предаются разврату, и изо всех сил стараются быть полезными. Они ходят на рынок, сопровождают проституток в баню, на медосмотры и в полицию, ходят с ними рука об руку по бульварам.
Катулл Мендес с ненавистью и презрением писал об этих женщинах, готовых на все ради нескольких су. В "Женщине-ребенке" многие из них отзываются на объявление о наборе артисток в местный театрик и выходят на сцену на прослушивание к ужасу режиссера: "Юбки и панталоны висели на них, как на вешалках, они стояли, безобразно выпучив животы, там же, где одежда их протерлась до дыр, были видны обтянутые кожей кости… Глаза их были потухшие, налитые кровью, с лопнувшими венами, с синими веками, казавшимися покрытыми трупными пятнами. Накрашенные кирпичной пылью скулы, намазанная грубой пудрой, не держащейся на висках, кожа, жуткие складки на щеках и шее… Волосы, в которые кое-как, криво вплетен шиньон, как будто сморщенные, коротко стриженные… Дрянная помада… Что это были за женщины? Из какой пригородной дыры они вылезли, эти девки, должно быть, ужасные в раздетом виде, похожие на жеваный окурок сигары? Как этим монстрам вообще пришло в голову прийти сюда и предстать перед нашими глазами, с обнаженными руками и грудью, в платье, прилипшем ко всем частям их тела?"
Но это еще не самое худшее. В самом конце ночи на улице можно найти женщин, которых называют "пресмыкающимися". Они настолько ужасны, что выходят на улицу, только когда очень темно. Они бродят по отдаленным кварталам и работают в одной упряжке с местными бандитами. Они ходят по незастроенным площадям и по стройплощадкам. Они спят под лестницами и на набережных этакими летучими мышами, они набрасываются на ничего не ожидающего клиента и не отпускают его, пока он не даст им монетку. Они нигде не живут постоянно, поэтому полиции лишь с трудом удается их поймать. В Париже они ночуют под мостом Шатле, под мостом Согласия: "Когда, при свете желтой луны, ты идешь по серому гравию, одна твоя ноздря чует опасность, другая — добычу. От опасности надо бежать, добычу — хватать".
Одну такую "пресмыкающуюся" звали Эпитафия, она умирала от чахотки и предлагала себя за 50 сантимов, а умерла от слишком крепких объятий одного здоровяка у Пон-Ляббе или у Конкарно. Они обычно настолько уродливы и отвратительны, что ни у кого не хватает смелости вступать с ними в нормальный контакт, так что "работают" они уже только руками. В некоторых кварталах даже образуется конкуренция за звание самой уродливой и самой нищей. В Париже это кварталы лачуг на улицах Монжоль и Аслен, где живут уже не люди, а человеческая масса.
"Окна без занавесок, грязные харчевни, комнатушки, кишащие клопами; там по инерции живут проститутки и прочий сброд, мерзкий, тупой, крикливый. Здесь ночные горшки выливают на землю, здесь если есть полотенце, то оно одно и его не стирают, а просто сушат на печке. Там под неопределенно-коричневого цвета покрывалом видны засохшие следы еще недавно свежей грязи. Пахнет керосином, духами, мочой, плесенью. На особенно загаженном камине стоят два бокала с красным вином, видимо, в ожидании, когда клиент предложит выпить".
Самые дешевые проститутки работают в домах, которые зовут "трущобами терпимости", где аренда комнаты стоит франк в день. Эти комнаты — совершенно простые, они располагаются на первом этаже, освещаются дневным светом через окно и дверь. Проститутки сидят на пороге или на подоконнике и зазывают клиентов. Частенько они оставляют дверь открытой, и прохожие могут видеть, как они готовят еду, едят, причесываются. Если дверь закрыта, девушка "занята". "Пресмыкающиеся" выходят по ночам в районы таких трущоб и предлагают клиентам еще более низкие цены. Фрежье в своих прогулках по Парижу не раз встречал целые популяции проституток, живущих прямо посреди улицы и спящих на куче тряпок или в лачугах, где вместо стекол окна были затянуты промасленной бумагой и где мусор выкидывали прямо на лестницу, так что он скапливался на нижних ступеньках. Масе, бывший начальник службы государственной безопасности, пишет о "мерзких клоаках" в парижском квартале Бон-Нувель, где проститутки предлагали свои услуги в каморках за 15–30 сантимов. То же самое было и в Марселе в портовых кварталах. "Уже десять лет я работаю служанкой без жалованья в общественной уборной… Я продаю мужчинам удовольствия, соглашаясь на все их требования, я получаю 2 франка за раз, я делюсь своими доходами с хозяйкой". Мэрии Марселя никогда не удавалось ликвидировать эти очаги разврата.
Некая девушка из Лаваля признавалась в 1865 году, что "однажды на лугу близ улицы Кроссардьер получила 2 франка от человека, которого раньше не встречала, после чего совершила с ним половой акт на близлежащей лужайке". Проститутки отыскивали удобные места между городом и сельской местностью, так как на эту территорию не распространялись правила. С наступлением лета они — то есть все, даже совсем юные, двенадцати-тринадцатилетние — покидали отчий дом на много дней, отправляясь в поля пить и развлекаться с мужчинами. Прямо посреди леса под Анжером открывалось одно кабаре за другим: "Поля, посреди которых стоят эти кабаре, служат прибежищем разврата самого гадкого свойства, плоды которого поистине ужасны".
В сельской местности полицейские комиссары не устают подавать жалобы на бездомных проституток, толпы которых разоряют поля. Одним прекрасным июньским утром 1846 года на окраине Майенна некий журналист наткнулся на весьма интересную картину: "Я увидел несколько мужчин и женщин. Никого из них я не знал, они купались. Женщины были одеты, мужчины, как я думаю, были без одежды, так как находились в воде. Я увидел, как мужчина и женщина подошли друг к другу, женщина как бы присела, я видел ее колени. Мужчина был к ней очень близко, они держали друг друга за плечи. Тут-то я и решил, что они совокуплялись; другие в это время играли и резвились в воде".
Составить представление о том, как была устроена такая проституция на природе, довольно непросто. Источников мало, они труднодоступны. Тем не менее кажется, что проституция даже в XVIII веке была явлением, свойственным отнюдь не только городу. Кажется, что вне города взгляды на сексуальность были другие, нравы в деревне были более раскованными. Занятия любовью там не всегда влекли за собой какую-то историю и не требовали стольких церемоний, сколько в городе. Некоторые женщины предавались разврату без того, чтобы становиться проститутками, поскольку в остальное время они работали в поле и растили своих детей. Некая юная дама по прозвищу Митральеза выводила своих клиентов с собой в поле. Действие происходит в Майенне в июне 1872 года:
"Мы отправились в поле, отошли примерно на сто метров от моего дома… Я легла на спину, подняла юбки, после чего вышеупомянутый К. наслаждался мною в течение полутора часов".
по утрамБродяжки следуют теми же путями, что и всё прочее население Франции: солдаты переезжают с одного места дислокации на другое, и женщины едут за ними; рабочие едут строить железную дорогу из одного места в другое, и женщины едут за ними. Некоторые находят себе жилье рядом с укреплениями и казармами. Обычно они уже в возрасте, некрасивы, даже отвратительны, лето проводят в амбарах, зиму — в строящихся домах. "Они отдаются солдатам и предаются самым гнусным актам разврата везде — на тропинках, у большой дороги, во всякое время, невзирая на прохожих".
Часто это бывшие служанки и работницы, выставленные за дверь хозяевами по достижении известного возраста. Иногда они отдаются просто за кусок хлеба. Отбросы общества, уличные девки в самом конце карьерного пути, оборванки, пьянчужки, женщины, один взгляд на которых вызывает у моралистов отвращение и сочувствие: "Они слишком обездолены, они стоят слишком дешево, чтобы из них можно было извлечь выгоду. Единственная польза от них — то, что у них есть долги, которые хозяин надеется из них выдоить; впрочем, они обычно настолько уродливы и до такой степени отвратительны, что они могут вызывать желание лишь у того, чей разум помутился — сам по себе или под влиянием алкоголя".
Еще ниже представленных дам лежат нищенки. Слишком старые для того, чтобы выходить на панель, они переселяются в места, где предаются разврату, и изо всех сил стараются быть полезными. Они ходят на рынок, сопровождают проституток в баню, на медосмотры и в полицию, ходят с ними рука об руку по бульварам.
Катулл Мендес с ненавистью и презрением писал об этих женщинах, готовых на все ради нескольких су. В "Женщине-ребенке" многие из них отзываются на объявление о наборе артисток в местный театрик и выходят на сцену на прослушивание к ужасу режиссера: "Юбки и панталоны висели на них, как на вешалках, они стояли, безобразно выпучив животы, там же, где одежда их протерлась до дыр, были видны обтянутые кожей кости… Глаза их были потухшие, налитые кровью, с лопнувшими венами, с синими веками, казавшимися покрытыми трупными пятнами. Накрашенные кирпичной пылью скулы, намазанная грубой пудрой, не держащейся на висках, кожа, жуткие складки на щеках и шее… Волосы, в которые кое-как, криво вплетен шиньон, как будто сморщенные, коротко стриженные… Дрянная помада… Что это были за женщины? Из какой пригородной дыры они вылезли, эти девки, должно быть, ужасные в раздетом виде, похожие на жеваный окурок сигары? Как этим монстрам вообще пришло в голову прийти сюда и предстать перед нашими глазами, с обнаженными руками и грудью, в платье, прилипшем ко всем частям их тела?"
Но это еще не самое худшее. В самом конце ночи на улице можно найти женщин, которых называют "пресмыкающимися". Они настолько ужасны, что выходят на улицу, только когда очень темно. Они бродят по отдаленным кварталам и работают в одной упряжке с местными бандитами. Они ходят по незастроенным площадям и по стройплощадкам. Они спят под лестницами и на набережных этакими летучими мышами, они набрасываются на ничего не ожидающего клиента и не отпускают его, пока он не даст им монетку. Они нигде не живут постоянно, поэтому полиции лишь с трудом удается их поймать. В Париже они ночуют под мостом Шатле, под мостом Согласия: "Когда, при свете желтой луны, ты идешь по серому гравию, одна твоя ноздря чует опасность, другая — добычу. От опасности надо бежать, добычу — хватать".
Одну такую "пресмыкающуюся" звали Эпитафия, она умирала от чахотки и предлагала себя за 50 сантимов, а умерла от слишком крепких объятий одного здоровяка у Пон-Ляббе или у Конкарно. Они обычно настолько уродливы и отвратительны, что ни у кого не хватает смелости вступать с ними в нормальный контакт, так что "работают" они уже только руками. В некоторых кварталах даже образуется конкуренция за звание самой уродливой и самой нищей. В Париже это кварталы лачуг на улицах Монжоль и Аслен, где живут уже не люди, а человеческая масса.
"Окна без занавесок, грязные харчевни, комнатушки, кишащие клопами; там по инерции живут проститутки и прочий сброд, мерзкий, тупой, крикливый. Здесь ночные горшки выливают на землю, здесь если есть полотенце, то оно одно и его не стирают, а просто сушат на печке. Там под неопределенно-коричневого цвета покрывалом видны засохшие следы еще недавно свежей грязи. Пахнет керосином, духами, мочой, плесенью. На особенно загаженном камине стоят два бокала с красным вином, видимо, в ожидании, когда клиент предложит выпить".
Самые дешевые проститутки работают в домах, которые зовут "трущобами терпимости", где аренда комнаты стоит франк в день. Эти комнаты — совершенно простые, они располагаются на первом этаже, освещаются дневным светом через окно и дверь. Проститутки сидят на пороге или на подоконнике и зазывают клиентов. Частенько они оставляют дверь открытой, и прохожие могут видеть, как они готовят еду, едят, причесываются. Если дверь закрыта, девушка "занята". "Пресмыкающиеся" выходят по ночам в районы таких трущоб и предлагают клиентам еще более низкие цены. Фрежье в своих прогулках по Парижу не раз встречал целые популяции проституток, живущих прямо посреди улицы и спящих на куче тряпок или в лачугах, где вместо стекол окна были затянуты промасленной бумагой и где мусор выкидывали прямо на лестницу, так что он скапливался на нижних ступеньках. Масе, бывший начальник службы государственной безопасности, пишет о "мерзких клоаках" в парижском квартале Бон-Нувель, где проститутки предлагали свои услуги в каморках за 15–30 сантимов. То же самое было и в Марселе в портовых кварталах. "Уже десять лет я работаю служанкой без жалованья в общественной уборной… Я продаю мужчинам удовольствия, соглашаясь на все их требования, я получаю 2 франка за раз, я делюсь своими доходами с хозяйкой". Мэрии Марселя никогда не удавалось ликвидировать эти очаги разврата.